Гуляева Ольга Валерьевна

Нина машинально поправила галстук мужа и потянулась чмокнуть его на прощание, как вдруг за спиной у нее раздался душераздирающий вопль. Девушки резко обернулись, Матвей замер. Несчастная Ксения упала на колени, продолжая издавать протяжные стоны. Подруги столпились вокруг нее. Нина тоже кинулись к ней, хотя уже было понятно, что именно произошло: девушка уточнила номер рейса.

— Ева, все в порядке? Ты не боишься меня? — Он снова решил приободрить Еву, накрыв ее руку своей. — В день нашей первой встречи мне показалось, что ты та еще штучка. — Я была очень расстроена, а это опасно для окружающих, — улыбнулась Ева.

Дэн приподнял голову и увидел в двери размытый силуэт в бесформенном небесно-голубом одеянии. Ангел? Ангел вознес вверх какую-то длинную палку и с таким грохотом обрушил ее на пол, что череп Дэна чуть не разлетелся на куски.

Возвышенные представления Эли о будущем не совпадали с простым земным путем Мики. Но не лучше ли быть счастливой реалисткой, чем несчастной мечтательницей?

— Поспи пока. — Черта с два! — Вера скинула плед и резко поднялась. — Ты поспишь, — настойчиво повторил Пахом. И правда, голова у Веры закружилась, перед глазами начали лопаться разноцветные пузыри, а голова Пахома отделилась от туловища и закружилась в воздухе. — Ах ты, засранец! – проговорила она из последних сил. — Подсыпал мне отраву в чай…

— Очень часто мы теряем своих родных и любимых, даже не попрощавшись с ними, не сказав чего-то главного. При этом тот, кто продолжает жить, зачастую испытывает тягостное чувство вины, либо сгорает от желания высказать невысказанное.

— Поспи пока. — Черта с два! — Вера скинула плед и резко поднялась. — Ты поспишь, — настойчиво повторил Пахом. И правда, голова у Веры закружилась, перед глазами начали лопаться разноцветные пузыри, а голова Пахома отделилась от туловища и закружилась в воздухе. — Ах ты, засранец! – проговорила она из последних сил. — Подсыпал мне отраву в чай…

— Очень часто мы теряем своих родных и любимых, даже не попрощавшись с ними, не сказав чего-то главного. При этом тот, кто продолжает жить, зачастую испытывает тягостное чувство вины, либо сгорает от желания высказать невысказанное.