Варламов Алексей Николаевич
Все книги
Цитаты
Из книги «Одсун»
Я с тех пор таких нигде и не видал, все как-то поблекло, пожухло в подлунном мире. Так… соберутся на небе тучки, потрутся друг о дружку, блеснет далекая молния, погремит кое-где, поворчит и пройдет стороной.
Мы не говорим с отцом Иржи о моем будущем, я не знаю, как велико его милосердие и сколько продлится мое пребывание в этом доме. Я вручил ему свою судьбу вместе с новеньким заграничным паспортом и истекшей визой и в ответ занимаюсь тем, что подметаю и без того чистый храм и жду, пока вырастет газон, чтобы его постричь.
Из книги «Алексей Толстой: играть самого себя»
…если Алексей Николаевич Толстой был графом и сыном Николая Александровича Толстого, то он не был дитя любви, но дитя ненависти и раздора, и именно это странным образом определило жизнь литературного баловня, советского Гаргантюа, эгоистического младенца, каким звал его Горький, национал-большевика, космополита, великого писателя и труженика...
Дуэль состоялась на Черной речке («Стрелялись… если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то, во всяком случае, современной ему», — вспоминал Волошин). Гумилев настаивал на самых жестких условиях, и секундантам едва удалось его отговорить. «Он не шутил. Для него, конечно, изо всей этой путаницы, мистификации и лжи не было иного выхода, кроме смерти».
Из книги «Мысленный волк»
...прекрасных слов говорилось и писалось так много, что цена на них упала, как на яблоки в урожайный год, и все объелись ими до оскомины.
Если что-то в детстве запало тебе в душу и ты не решишься свою мечту осуществить, она погибнет в тебе и ее труп тебя отравит. Погибшая мечта становится ядом, с этим ничего не поделаешь.
Из книги «Душа моя Павел»
Человек ведь никогда не знает, как он себя поведет. Думает, что герой, благородный, а потом подлецом вдруг оказывается и сам не понимает почему. А бывает и наоборот…
Почему он один верил в то, в чем другие давно разочаровались, а может быть, никогда и не верили? А что, если, — пронзала его страшная мысль, когда он поднимал мешки с картошкой и на бегу забрасывал их в телегу, — что, если не только в Анастасьине, но во всем государстве не осталось советских людей, кроме как в Пятисотом?