Однажды в Венгрии родился маленький граф.
(Интеллектуально одарённый мальчик, который потом выучился в Англии, обрёл широкие взгляды на жизнь, стал исследовать пустыни и умер на итальянской вилле от передозировки морфия. У него было странное имя).
Через несколько лет в Англии родилась девочка.
(Ничего особенного, просто позитивный человек, который, вырастая, полюбил дом, сады, друзей, всегда стремился к чему-то новому, в прочем, быстро отгорая и возвращаясь к своим старым привычкам, и умер в одиночестве в холодной пещере, затерянной в африканской пустыне потому, что у венгерского графа было странное имя).
Ещё через несколько лет в Индии в большой семье родился маленький сикх.
(В котором позже проявилось обострённое чувство свободы и гордости, а также болезненная ненависть к неравенству и угнетению).
А в далёкой Канаде родилась девочка.
(Которая не планировала ухаживать за умирающими, жить в Европе, любить сикха и помогать отправляться на тот свет венгерским графам).
Вся эта история случилась потому, что в 1939 году началась мировая война. Потому, что на свете есть разные государства.
«Как умер Одиссей? Покончил жизнь самоубийством? Кажется, так. Возможно, на Мэдокса повлияла пустыня. Там он почти не соприкасался с внешним миром. Я всё думаю о русской книге, с которой он не расставался. Россия ближе к моей стране, чем к его. Мэдокс умер из-за того, что на свете существуют разные нации».
Когда-то я взяла эту книгу чтобы исследовать природу предательства. Меня интересовал вопрос, чем в теории можно оправдать измену стране во время войны. По какому поводу можно перейти в лагерь врагов. Сразу скажу, что «Английский пациент» не содержит ответа на этот вопрос. И честно говоря, не содержит и вопроса. Русскому человеку, выросшему на прекрасных книгах и фильмах о Великой Отечественной, будет трудно сразу понять, почему в Европе этот вопрос ставится по-другому или не ставится вовсе. Для нас война – это священный, необходимый акт защиты Родины, и хуже, чем предательство нет ничего, соответственно – нет такой причины, которая могла бы оправдать ренегатство.
Европа со своими маленькими странами, маленькими народами, пограничными городами, перекрикивающимися через маленькие реки, представляет собой тесно населённый дом, в котором разбирательства на государственном уровне иногда напоминают драку эмоциональных соседей или склоку между старыми партнёрами после выпивки на ярмарке. Неудивительно, что главный герой, который уже на третьем десятке жизни выучил новейшую историю, музыку, географию, разобрался в основных законах общества и постиг менталитет европейцев, предпочёл посвятить себя исследованию протоистории, древнему миру, засыпанному песками. Он не связывал себя ни с какой страной, а только с экспедициями географических обществ. Его коллеги месяцами не бывали в городах, этих оплотах цивилизации, они давно разрешили для себя задачки общественных казусов, просто распрощавшись с понятием границ и народностей. Когда люди перешагивают эту космополитическую черту, они становятся гражданами мира, причём мира – в обоих смыслах этого слова. Жаль, что такие удивительные метаморфозы не доступны политикам и солдатам.
Поэтому тот момент, где по сюжету должен произойти страшный перелом, акт предательства, то есть перехода графа со стороны союзников на сторону гитлеровской коалиции, в книге практически никак не акцентирован. Нет глубоких размышлений, угрызений совести, вообще нет проблемы выбора и понятия «врага» как такового. Такой подход меня когда-то потряс, сначала даже покоробил. Отсутствие метаний и сожалений главного героя было для меня безусловным белым пятном и пороком книги. Простить этот пробел и принять историю именно в таком виде мне помогло второе прочтение и, как ни странно, фильм Энтони Мингеллы, который ничуть не обидел букеровского лауреата, вынеся на поверхность все самые лучшие моменты книги.
Описания пустынь, экспедиционного быта, раскалённого Каира, заминированной Италии выполнены в такой интересной манере, что детали оживают и выглядят реальными. «Английский пациент» – это роман для сенсориков. Он построен на впечатлениях и запахах. Ощущение времени, его конечности, его абсурдности так явно скользит по страницам, что не возникает никакого сомнения – это не драма, это самая настоящая трагедия. Мировая трагедия, и возможно, даже не одного поколения.
Основное ощущение, преследующее меня в этом романе – бессилие. Бессилие что-либо изменить или отменить, бессилие исправить глупость и даже простить глупость. Наверное, его должны читать добрые люди, у которых не возникнет желание запустить книгой в стену и выругаться вдогонку. У меня возникает, в том числе и тогда, когда этот роман силятся приписать к мелодрамам. Мелодраматического в нём чуть, текст вообще не об этом. Эротика не высказана, она где-то есть, на заднем плане, и если не остановиться и не подумать о ней, она так и не покажется из-за постоянной песочной пыли Африки или развалин послевоенной Италии.
«Умирать нужно в святых местах. Это один из секретов, которые ты познаешь в пустыне. Нет и всех названий племен, странников и кочевников, которые бредут в монотонности пустыни и видят яркость, и веру, и любой камень, или найденная металлическая коробка, или кость становятся священными предметами. Мы умираем, вбирая богатство любовников, племен, вкусовых ощущений, которые мы испытали, тел, в которые мы погружались и из которых выплывали, словно из рек мудрости, характеров, на которые мы взбирались как на деревья, страхов, в которых мы прятались, как в пещерах. Я хочу, чтобы на моем теле были все эти отметки, когда умру. Я верю в такую картографию, выполненную самой природой, а не в гроздья имен на карте, словно названия универмагов, данные в честь их богатых владельцев – женщин и мужчин. Мы – истории общины, книги общины. Нами не владеют, и мы не моногамны в наших вкусах и опыте. Все, что я хотел, – это пройти по такой земле, где нет карт».
Такая история не может закончиться хорошо. Она заканчивается прямо-таки беспросветно. Никакой надежды. Ни единой косточки оптимизма автор нам не бросил. Очень тяжело.