Юзефович Леонид Абрамович: Маяк на Хийумаа

«Полвека назад ко мне явился мертвец, выходец из иного мира. Написанная им строчка осталась со мной, как нитка, выдернутая из его савана. Она обвилась вокруг моего запястья и привязала меня к тому времени, из которого он вышел. Теперь я хочу ее снять, но не тут-то было». 

Леонид Юзефович

В первую часть книги — «Тени и люди» — вошли тексты, жанр которых сам Леонид Юзефович определяет как «быль». То, о чем в них рассказывается, не сочинено, а пережито автором в разные годы: «В моих рассказах я — это я, Леонид Юзефович, историк и писатель». Слова, события, предметы жизни входя в литературное пространство, становятся его героями. Так, примеру, в рассказе «Убийца» фигурирует железная статуэтка буддийской богини Гуань Инь, именно такая стоит на окне квартиры Леонида Юзефовича в Санкт-Петербурге.

Особое место уделено барону Р.Ф. Унгерну-Штернбергу – белому генералу, мечтавшему о реставрации Великой Монгольской империи, главному герою историко-документальной книги Леонида Юзефовича «Самодержец пустыни».

В первой части книги писатель вспоминает известный миф о предке Унгерна, бароне-пирате, грабившем суда с помощью ложного маяка, рассказывает о внуке полковника Казагранди, пытающемся осмыслить свою неоднозначную родословную; о латышском стрелке, которого жестокое время превратило в беззубого бродягу; о проведенном автором расследовании загадочной истории любви унгерновского офицера к спасенной им от смерти еврейке. Важное место в этих рассказах занимает тема «исторического стыда», вопрос о том, как будет вести себя человек, узнавший, что его отметившийся в великом историческом контексте предок запятнал себя низким поступком.

Во вторую часть книги – «Рассказы разных лет» – включены вещи как совсем недавние, так и написанные в 1990-х. Их герои, от наших современников-историков до француза, в 1824 году вслед за Байроном приехавшего воевать за свободу Греции, мучаются сознанием быстротечности времени и желанием придать своей жизни какой-то смысл. Обо всем этом Леонид Юзефович пишет так, что кажется, будто нет ничего естественнее, чем буддийская идея об иллюзорности человеческого эго.

Цитаты

«В ушах шумело море, по берегу тянулась вереница хромых лошадей с фонарями, о которых ему, мальчику, рассказывала мать. В их свете всё стало сном, кроме детства. Он проснулся и увидел: то, что разделяло их с Унгерном, исчезло, унесено его летучим собеседником. Два плода с разницей в полстолетия созрели на одной ветке».

«Чем дольше я думал об этой паре, тем сильнее меня мучила их безымянность. Хотелось обоих как-то обозначить, чтобы они перестали быть просто офицером и еврейкой. Я не знал ни их имен, ни биографий, вообще ничего, что позволяло заглянуть под эти стандартные личины, но догадывался, что оба были очень молоды. Это говорило о них не меньше, чем его погоны и ее национальность».

«— Напишите что-нибудь по-латышски, — попросил я. — Можете?

— Могу, — кивнул стрелок.

— На память, — добавил я, испугавшись, что он истолкует это как проверку на вшивость.

Я принес чистый лист бумаги, авторучку, и он без нажима, как и положено призраку, длинными, тонкими, воздушными буквами вывел в верхней части листа:

Salve olis mesa nаgima. 

Я спросил, что это значит. Он указал пером на первое слово, затем — на третье: — Солнце... Лес... Солнце идет вниз... опускается... спускается за лесом.

— Садится, — поправил я.

— Спускается, — не согласился он.

— Пусть так, — не стал я спорить. — А почему вы написали именно это?

— Вспомнил. 

— Что вспомнили?

— Песню. — Это из песни?

— Да.

— И о чем она?

На лице у него снова мелькнуло выражение тоскливой муки, но тут же пропало. Излагая мне содержание этой народной песни, он использовал, наверное, ненамного меньше слов, чем за все время нашего разговора, хотя смысл был прост: девушка, выданная замуж на чужбину, смотрит, как солнце спускается за лесом, и думает, что вот перед ней то же солнце и такой же лес, как на родном хуторе, а слезы почему-то льются у нее из глаз. «О чем я плачу? » — спрашивает она. Никто ей не отвечает, да она и не ждет ответ»