Лик Амалия: Пять жизней и одна смерть

На меня смотрели с жалостью и сожалением, хотя психолог это называл сочувствием, а родители убеждали, что на меня вообще никто не смотрит. Даже не знаю, что звучало ужаснее. Я не хотела сочувствия и не хотела, чтоб при виде меня люди сначала задерживали взгляд, а потом быстро отворачивались, делая вид, что ничего не заметили. Я мечтала быть обычной.

По мне, так дышать свежим воздухом более часа в день, тратить время на себя и на близких чаще, чем раз в неделю, — вот это престиж и настоящая роскошь. Чувствовать свободу — это же самая роскошная роскошь! Любоваться небом, цветами, звездами или же высматривать щели в старых зданиях, умиляться бродячим котам, ощущать время, чувствовать его течение, жить — это именно то, что стоит внимания.

Я вот вообще не люблю фотографии, и это никак не связано с моей нефотогеничностью или иными глупыми причинами. Я просто не люблю фальши, а снимки зачастую обманчивы и лживы. В них остаются не те моменты, когда мы по-настоящему счастливы, а именно те, когда мы пытаемся изобразить счастье, вытащить его наружу, выставить напоказ. Только вот счастье любит тишину, ему не нужна сцена.

В тот момент в тех бетонных стенах и той атмосфере ужаса я не сознавала, искренне не понимала, что я в другом человеке, что это не я, не мое тело, не мои волосы и не моя жизнь. Мысли и чувства оставались моими, несмотря на внешнюю оболочку. Я оказалась маленькой, хрупкой, до смерти напуганной Линой Маккольм, которая проснулась в тюрьме.

Наверное, моя миссия не заключалась в том, чтобы просто найти своего убийцу. Может, я осталась, чтобы помочь всем тем, в чьи тела попадаю, и наказать виновных.